Почивалин Николай Михайлович - Сибирская Повесть
Николай Михайлович ПОЧИВАЛИН
СИБИРСКАЯ ПОВЕСТЬ
Бывает так, что западет что-то в душу и осядет до поры до времени в
дивных кладовых памяти. Мелькают месяцы, годы, занимает и волнует то одно,
то другое, а давнее, до чего и дотронуться недосуг, все так же тихонько
лежит на бессрочном хранении. Потом вдруг какая-то встреча, событие,
толчок - и, словно выхваченное лучом из темноты, предстанет оно перед
твоим удивленным взором во всей своей неповторимой красоте и
значительности. Композитор в такие мгновения бросается к роялю, живописец
хватает кисть, писатель садится за письменный стол; и хотя способы
выражения у всех у них разные, первая мысль почти всегда одинакова: да что
же это я, неумная голова, раньше об этом не подумал!..
Нечто подобное совсем недавно пережил и я, просматривая утром свежие
газеты.
Только что закончился декабрьский Пленум ЦК КПСС, на первых полосах
газет были напечатаны Указы о награждении передовиков сельского хозяйства.
Я прочитал название передовой статьи "Правды", пробежал хронику о приеме
какого-то посла, мельком взглянул на снимок - пять фотографий,
объединенных рубрикой "Герои Социалистического Труда", собрался
перевернуть страницу и, сам еще не понимая - зачем, снова вернулся к
фотографиям.
Ну, конечно же - он!
Бритая, грубоватой лепки голова, резкая линия подбородка, крепкая
короткая шея, широкие, обрезанные фотографией плечи; и самое приметное:
из-под немыслимо густых, словно приклеенных, бровей - неулыбчивые и все
равно полные сердечности и спокойствия глаза.
Нет, такого ни с кем не спутаешь!
Уже не сомневаясь, я торопливо нашел в Указе знакомую фамилию, тут же
написал поздравительное письмо и, захваченный внезапно ожившими,
зазвучавшими голосами, принялся набрасывать эту невыдуманную повесть.
Ах, пустая голова, да где же я раньше был!..
1
Перенеситесь мысленно на десять лет назад вообразите, что попутная
полуторка, миновав деревянный поскрипывающий мост через Иртыш, выскочила
из душного города в полевой простор; добавьте к этому, что вам нет
тридцати, вы влюблены в газетную работу и посланы писать не статью, а
очерк, и вы без труда представите себя на моем месте: в подпрыгивающем
кузове машины, навалившегося на горячую зеленую кабину, целиком
поглощенного полученным заданием. За бортом, не отставая и, кажется, так
же подпрыгивая на ухабах, тянется серая завеса пыли, бегут навстречу
бескрайние, до самого горизонта, желтеющие поля, прикрытые сверху
необыкновенно синим струистым небом.
Впрочем, чудесный сибирский пейзаж идет мимо взгляда, не затрагивая
сердца. Нужно побродить еще по свету, всякого повидать да понабивать
шишек, чтобы однажды, может быть, уже и вдалеке отсюда увидеть его заново
- с пронзительной обжигающей зрение ясностью - и вдруг понять, как все это
прекрасно...
Похрустывая осевшей на зубах пылью, я жую давно погасшую папиросу и до
рези в глазах всматриваюсь вперед. Там, где невидимой гранью сходятся
земля и небо, все отчетливей обозначается черно-сизое пятнышко леса - цель
моей командировки.
Пшеничное поле внезапно обрывается - точно по линейке отрезано; по
обеим сторонам дороги вспыхивают белые полосы цветущей гречихи. Старый
сибирский тракт стрелой летит в медные, на глазах вырастающие в размерах
сосны, я поспешно барабаню в кабину.
Несколько минут спустя стою у опрятного саманного домика, дома-музея,
как гласит вывеска. Справа виднеются макушки ветел, словно спрыгнувших в
овраг, за ними - противоположный пологий берег. Там, внизу, теч
